Еж искал еду
Ёж рыскал по лесу, искал еду. Все заросли осмотрел, все кусты
обшарил, но ничего не нашёл — погода была дождливая и все жуки и букашки попрятались по домам, ждали, когда пройдёт дождь.
У ежа уже начало подводить живот — и вдруг он видит: идёт по дороге жук, как видно, в очень весёлом настроении — идёт вприпрыжку и напевает себе под нос. Хоп — хватил ёж жука по загривку.
— Осторожней, дружок! Разве ты не видишь, кто я такой! Чего ты от меня хочешь? — спросил жук.
— Как же, не вижу! Чего я от тебя хочу? Съесть тебя, приятель, вот что я хочу! — ответил ёж.
— Голубчик, не ешь меня, я ещё крохотный — подрасти должен.
— Нечего тебе больше расти — и так съем!
Хитрость
Ни униженные просьбы жука, ни его жалобный плач не помогли: сердце ежа оставалось твёрдым, как камень, а уши — глухими, словно они были сделаны из бересты. И совсем отчаявшийся жук прибег, наконец, к хитрости. Он вытер глаза и принялся поучать ежа.
— Если уж ты вправду так хочешь кушать, то хоть поджарь меня — ведь в таком виде я никуда не гожусь.
Ёж тотчас согласился.
— Это можно, это можно!
Но поскольку у ежа не было в тот миг с собой ни трута, ни огнива, ему пришлось разыскивать добрых соседей, которые допустили бы его к своей печке. Искал он, искал, и, не найдя никого, подумал:
— Ну, ладно. Пусть. Непривередливый я, мне это блюдо и в сыром виде подойдёт.
Но жук разгадал его планы и посоветовал вновь:
— Пойдём на пастбище, там на каждой кочке костры.
— А ты не врёшь? — спросил ёж.
— Нет, не вру, — сказал жук.
— Ладно. Пойдём, пожалуй, — согласился ёж.
Вот добрёл он до пастбища, взобрался на самое высокое место, огляделся и видит: жук, в самом деле, не соврал, тут и там чернеют прошлогодние пепелища.
— Но сковородки-то у нас нет! — вдруг сообразил ёж.
— Обойдёмся без сковородки, дружище, обойдёмся без сковородки, — утешил его жук.
Ёж усомнился:
— Не знаю, обойдёмся ли мы без сковородки.
— Обойдёмся, обойдёмся. Вырой под углями ямку, я в неё заберусь, а ты снова насыпь сверху угли. Уж я тогда испекусь, уж я тогда стану мягким и рассыпчатым. Главное — не вынимай меня слишком рано и не оставляй меня там слишком долго. Недожаренный я никуда не гожусь, а пережаренный — очень противен.
Сделал ёж так, как ему жук посоветовал: вырыл под углями ямку, ткнул туда жука, засыпал его сверху углями. Уселся рядом с пепелищем, начал в ожидании время отсчитывать: — Раз, два, три, четыре… — А когда дошёл до семисот, подумал: — Ну, теперь, должно быть, хватит, теперь он уже, конечно, поджарился как нельзя лучше.
Одежда из угля
Но пока ёж считал до семисот, жук в ямке сделал себе из угля плотную одёжку и весь в неё укутался, лишь глаза наружу выглядывали. Ёж посмотрел на него, посмотрел, и испуганно воскликнул:
— Ох, батюшки-матушки, ты ведь подгорел!
— Подгорел, здорово подгорел. Разве ты не слышал, как я кричал и вопил, что хватит, что слишком сильно печёт! — ругался жук.
Ёж с горя не промолвил ни словечка, повернул в лес и убежал с пустым брюхом.
А жук сел на траву и засмеялся счастливым и радостным смехом. До тех пор смеялся, пока угольная одёжка на спине не лопнула.
С этих пор, дети, и появился у жука твёрдый сюртук и толстые чёрные крылья, которыми он так сильно трещит на лету.
А ёж жука не трогает — боится, что тот пережаренный.
